«Под ясной звездой»
Рузу иногда вначале называют Розой, особенно пациенты. Роза ей тоже подходит, потому что глаза ее сияют, как роса на матовых лепестках.
Родилась она далеко от Ростова, в Казахстане, одной из восьмерых детей в семье. Руза думает, что над нею в тот миг светила хорошая звезда и продолжала светить в дальнейшем. Она так думает, потому что склонна если не забывать, то хотя бы отодвигать от себя все тяжелое, что происходило в ее жизни, когда хорошая звезда на время отвлекалась от судьбы маленькой казашки на свои космические дела. Имелись такие поистине шекспировские коллизии в обыкновенной семье, из-за которых отец недолюбливал Рузу, и она это хорошо чувствовала.
Когда девочке было три года, брат матери, чей брак был бездетным, решил усыновить кого-нибудь из племянников. Он приехал с женой за ребенком, и, хотя уже был выбран другой, его жена, будущая приемная мать Рузы, сразу подхватила ее на руки и сказала, что без нее не уедет. Наверное, в этот момент звезда направила на малышку свой лучик.
Так Руза оказалась в центре большого города, единственным ребенком любящих, заботливых родителей. Не обошлось без драматичных поворотов сюжета – затосковав по дочери, казахская мать собрала денег на долгую дорогу и приехала в Ростов, чтобы увезти девочку назад. Но русская мать скрылась с ребенком на руках, и, погоревав, первая мать вернулась домой одна. О том, что она приемная дочь, Руза узнала случайно уже в пятнадцатилетнем возрасте.
Она училась в одной из лучших ростовских школ, с углубленным преподаванием немецкого языка, – и примерно с четвертого класса знала, что будет не просто врачом, а непременно хирургом. Вокруг ее отца в Ростове существовала маленькая Алма-Ата, все учившиеся здесь казахи, а было их тогда немало, являлись его друзьями-питомцами. Среди них большинство составляли аспиранты-медики, они брали школьницу Рузу на лекции, на занятия в научных кружках, где она впервые наблюдала операции, правда, пока только на лягушках и мышах.
Но поступать в Ростове, несмотря на то, что школу окончила очень хорошо, Руза не решилась. В медицинский всегда огромный конкурс на места, что оставалось после некоторых категорий льготников, в том числе, например, парней, уволенных в запас из армии. Существовал и ценз по половому признаку – считалось, что в медицинском должно учиться больше мужчин, которые могут потребоваться в полевых госпиталях в случае войны. Ну и не секрет, что положение или кошельки родителей в некоторых случаях тоже играли существенную роль.
В Актюбинском мединституте Руза не специализировалась по хирургии, поскольку рано вышла замуж и на втором курсе родила дочь, – совместить нагрузки было невозможно. В ординатуру в Алма-Ате ее направил онкодиспансер, в котором она работала после института; а в онкологию она пошла, чтобы быть ближе к хирургии… Поскольку ставок не было, первое время она заведовала клинической лабораторией, твердя себе, что все равно когда-нибудь добьется своего. Затем стала работать на приеме, затем в стационаре – уже ближе к операционному столу… Но ординатуру проходила не по хирургии – по онкологии, – как можно теперь понимать, ведомая лучом из космического далека.
К тому времени отца уже не было в живых, ее ростовская мама осталась одна и сильно болела. Положение Рузы осложнялось крайне тяжелой семейной жизнью: ее муж, человек неуравновешенный и, как оказалось, не вполне здоровый, пытаясь подавить ее личность ради собственного самоутверждения, превратил жизнь в ад. Целых девять лет Руза пыталась подстроиться, посвятить жизнь мужу, спасти его – все как положено по патриархальной семейной традиции. Спрашивается, каким туманом застило в те годы ее ясную звезду, в которую она твердо верит?
Правда, звезда вскоре снова взошла. Например, появившийся в Минздраве в Москве в четверть пятого ординатор из Алма-Аты Дощанова в полпятого вышла из него уже ординатором Ростовского онкологического института: повезло с оформлением документов, обычно это долгая процедура. Возвращением в Ростов Руза разрубила и гордиев узел неудачного брака.
Она проходила ординатуру у известного онколога профессора А.К. Панкова. Этого замечательного ученого, прекрасного человека, именем которого названа клиника института, Руза ласково называет «дедом». Он выделял ее из других ординаторов и раньше, чем другим, разрешил оперировать. Это было отделение молочной железы. Через какое-то время, освоив технику операций, Руза почувствовала необходимость идти к чему-то более сложному. Такое состояние души присуще далеко не всем людям, многие успешно работают в кругу однажды освоенного и вполне этим удовлетворены.
Через год работы у Александра Каллистратовича Руза случайно зашла посмотреть на операцию, проводимую Вадимом Федоровичем Касаткиным, заведующим недавно созданным торако-абдоминальным отделением онкоинститута. «Случайность», конечно, была подготовленной – операционная не то место, куда можно зайти ни с того ни с сего. О Касаткине, работавшем в институте к тому времени всего несколько месяцев, Руза была наслышана. И, посмотрев на его работу, поняла, что уже не уйдет из его отделения, ее место здесь, рядом с этим хирургом-экстремалом. «Дед» очень обиделся на нее, но потом простил, верно, почувствовал, что любимую ученицу уводит, ведет по жизни ее звезда.
Сейчас Рузу Хайшибаевну, как и некоторых других хирургов, можно назвать ученицей школы Касаткина, школы, восходящей к другому светилу нашей хирургии – профессору Вадиму Ивановичу Русакову. Понятие «школы», «почерка» хирурга включает в себя очень многое, но я приведу два высказывания Касаткина об этом не ради самого понятия, а для того, чтобы читающие могли отчетливо представить себе характер ежедневной работы этой мягкой и обаятельной женщины.
– Хирурги работают по-разному. Один кричит на всех, швыряет инструменты. Другой работает спокойно, говорит ровным голосом, «спасибо-пожалуйста». Допустим, начинается кровотечение. В этой ситуации один начинает нервничать, хвататься за все, тампонировать, все у него виноваты. А другой придавит сосуд, спокойно возьмет зажим, пытается схватить – не попал, опять пальцем придавил, дождался, пока высушили здесь, поймал этот сосуд, спокойно перевязал… Не теряя ни на секунду самообладания. Дальше – техника оперирования. Один хирург разрезал, остановил кровотечение и работает методично, а другой в месиве, в этой луже, салфетками шлепает, все в крови… Один взял крючки, рану раздвинул медленно, аккуратно, – другой начинает рвать. Один, оперируя в глубине, бережно отодвинул там орган какой-то, какую-то кишку, и начинает действовать осторожненько ножницами, а другой чисто машинально бесконечно эту кишку дергает, все ему мешает, а о травматичности для больного подобных манипуляций как-то не думает. Много таких различий… Это внешние. А есть базовые. Очень многое зависит от внутреннего «я», от особенностей личности. Серийных, стандартных ситуаций в операциях не бывает. Но когда ситуация не зашкаливает, она не отражается на результате. А бывает несерийность, неожиданность такая, от которой результат зависит. В онкологии особенно. Мощный хирург – тот, кто готов сделать то, что другие считают невозможным. В сходных ситуациях хирурги принимают разные решения. Одни останавливаются, подспудно не желая еще большего увеличения нагрузки эмоциональной и физической. Это сделать нельзя! – говорят они себе. Невозможно. И зашивают рану. А другие хирурги продолжают оперировать.
Руза Хайшибаевна – в числе тех, кто не останавливается в несерийных ситуациях, а работает за операционным столом, если надо, десять-пятнадцать часов, и к каждому больному относится как к родному, близкому человеку. Она работает хирургом-онкологом двадцать восемь лет, в течение которых выполнила десятки тысяч операций.
Я познакомилась с нею именно тогда, когда она уже заняла свое место в плеяде «мощных» хирургов, учеников Касаткина, способных провести операции уникальной сложности, нередко сочетающие в себе несколько, каждая из которых является верхом хирургического вмешательства. Результаты, как близкие, так и отдаленные – на уровне лучших мировых клиник такого профиля. О Касаткине, о Дощановой, о других хирургах отделения оперированные ими больные говорили мне как о каких-то неземных существах, не ведающих усталости, работающих на износ.
Обычно такая профессия и такое отношение к ней несовместимы с семейной жизнью. Кстати, непростые проблемы, иногда заканчивающиеся разводами, бывают и у коллег-мужчин. А Рузе снова повезло, вот тут и начинаешь верить в личную ее звезду, – она встретила человека, с которым у них удивительная гармония и взаимопонимание.
Даже само создание их семьи необычно. Замечено, что почти все фиктивные разводы, совершенные ради каких-то практических целей, становятся реальными, и семьи распадаются. Напротив, фиктивные браки практически никогда не превращаются в настоящие. Руза с маленькой дочкой Айгуль уезжала из Актюбинска, когда квартиру нельзя было продавать, но, если один из супругов не проживал в ней больше полугода, она закреплялась за прописанным в ней другим супругом. К этой и разным другим уловкам прибегали советские люди, чтобы не отдавать с трудом полученное жилье за так.
Тогда чисто формальная ниточка, которая могла быть разорвана через полгода, соединила Рузу с Булатом. Я не помню дальнейших подробностей вынужденной комбинации, да и зачем они теперь, если стаж семейной жизни Рузы и Булата – девятнадцать лет, а их сыну Кариму одиннадцать.
Когда Руза заканчивала работу над кандидатской диссертацией, я как-то подумала, в свете ее характера: странное, однако, словосочетание – защита диссертации. Например, у таких людей, как Руза, не бывает защиты – у них всегда наступление. Только вперед и вперед.
И верно, через небольшое время Руза Хайшибаевна Дощанова вступила в должность заведующего отделением областного онкологического диспансера в небольшом городе неподалеку от Ростова. Касаткин сожалел о ее уходе, но понимал, что это закономерно: ученица выросла и, как оперившийся птенец, отправляется в самостоятельный полет.
Ситуация в отделении была непростая. Не вдаваясь в детали, следует сказать о главном ее проявлении: в городе была самая высокая по области онкологическая заболеваемость. Заведующий отделением, хороший доктор, однако, не занимался организацией лечебного процесса. Когда не были вовремя оформлены необходимые разрешительный документы на проведение операций, он их просто прекратил: два года в отделении не оперировали. Заведующий уволился по собственному желанию. Похоже, что уход его был демонстративным – в уверенности, что на его место замену не найдут.
Замена, однако, явилась в лице опытного и авторитетного в профессиональных кругах хирурга-онколога (кстати, необходимые документы были оформлены новым заведующим за один день, и операции возобновились). К тому же – кандидата медицинских наук. К тому же – женщины. К тому же – не «титульной» национальности…
Вскоре против Р.Х. Дощановой одной рекламной газетенкой была развернута беспрецедентная травля. Посконный журналюга доступными ему способами ковал себе скандальную известность – он рвался в эшелоны местной власти, всеми силами привлекая внимание к своей гнилой «общественной» деятельности, которая, кстати, затрагивала не одну лишь новоиспеченную заведующую онкологического отделения – просто сейчас мы говорим о ней. В газетке как по графику, два раза в месяц, стали появляться разнузданные публикации, по каждой из которых можно было подавать в суд иск за оскорбление чести и достоинства, урон деловой репутации и разжигание национальной розни.
Прочитав в малограмотном листке, что вот на нашу благословенную донскую землю понаехали всякие инородцы-иноверцы, захватывающие здесь лучшие места и попирающие интересы коренного населения, я как-то по ассоциации подумала о судьбе Айгуль, дочери Рузы. Я хорошо ее рассмотрела при нескольких наших встречах, когда она еще училась в одном из ростовских технических университетов: красивая, обаятельная, скромная. Она с красным дипломом окончила университет и, поискав работу, поняла, что серьезных перспектив нет. Как-то не проявляли к ней интереса и молодые люди из студенческого окружения, вроде как чужой она была. Хотя явного национализма не чувствовала.
Однажды Айгуль узнала, что Гамбургский университет объявляет очередной конкурс, по которому ежегодно принимает представителей любых стран, по одному от страны. Айгуль послала документы и была принята.
Занималась серьезно, по сторонам смотреть было некогда – еще и потому, что в то время Руза не могла помогать дочери, и Айгуль, чтобы учиться, убирала в гостинице, затем работала в «Макдональдсе»… Через два года она встретила Флориана, молодого программиста, который стал ее судьбой. Сейчас у них растет сын, немецко-казахский внук Рузы. Айгуль блестяще окончила университет, она и муж работают. Родители Флориана относятся к ней с любовью, благодаря их помощи у Айгули и Флориана уже есть своя квартира, что и в Германии не так часто бывает у столь молодых семей.
Дремучих лесов в России практически нет уже, а дремучих людей полно…
Рузу Дощанову от зарвавшегося самопального газетчика отличала одно – у нее не было времени на хождения в суд, на выяснение отношений, на обращение в иные инстанции, на апелляции к местной власти. Ей нужно было оперировать и оперировать, а после операций следить за выздоровлением больных. Она оперировала и лечила, а «оппоненты» организовали «комитет спасения онкологического отделения» из неадекватных активистов некоторых партий, естественно, не имеющих к медицине никакого отношения. От имени фантасмагорического «комитета» шло такое давление на администрацию района (в преддверии выборов), что ее глава нашел паллиатив, назначив бывшего заведующего главным онкологом города (что вообще не в компетенции администрации). На заседании «круглого стола общественности», который организовал и отчет о котором, сочиненный лично, опубликовал неистовый рекламоделатель, руководителю отделения Дощановой указывали, сколько операционных дней и какие часы назначать оперирующим врачам, кому доверять операции, кого принимать на работу и так далее…
Актер, которому предстоит выйти на сцену, должен появиться сосредоточенным на роли, свободным от сиюминутных забот – «не из трамвая», как говаривали на театре. Скрипач, прикасаясь к инструменту перед замершим залом, предельно концентрируется, чтобы музыка лилась из сердца к сердцам. А хирург, на кончике скальпеля которого дрожит человеческая жизнь?
Руза Хайшибаевна заходила утром в кабинет, а на столе уже лежала желтая газетенка с потоками грязи, услужливо кем-то подсунутая… Видно, ее звезда ушла в краткосрочный – по космическим меркам – отпуск. Но мы-то живем не по ним, у нашей жизни продолжительность скромная. Целесообразно ли тратить ее на противоборство с тупой и агрессивной силой?
Алмазы, вообще говоря, на дороге не валяются, и вскоре хирург Дощанова была назначена заведующей отделением Новочеркасского онкологического диспансера. Остается только посочувствовать больным, которые в том небольшом городке могли получить ее помощь. Впрочем, у них остается возможность приехать в Новочеркасск, как едут сейчас сюда пациенты из Ростова-на-Дону, Краснодара, Ставрополя, городов Ростовской области и других краев и областей.
Бледная молодая женщина, совсем девушка, смотрит на Рузу Хайшибаевну со страхом и мольбой. Она приехала из Ставрополя с документами о проведенной там операции по удалению злокачественной опухоли желудка.
Замирающим голосом спрашивает, можно ли ей родить ребенка – они с мужем этого хотят. Руза читает бумаги, изучает снимки и поднимает на девчушку сияющие как звезды глаза – лицо пациентки преображается надеждой.
Доктор объясняет, что не было у нее злокачественной опухоли, хотя ее и прооперировали. Вот такие-то и такие факты ясно говорят об этом. Но коллеги не сообщили пациентке столь важную, кровно ее касающуюся информацию (не каждый умеет признать свою ошибку, думаю я, свидетельница разговора). Руза просит на них не обижаться, так, увы, бывает, – и смело готовиться к рождению ребенка.
Напряженное лицо девушки мгновенно становится иным – счастливым и растерянным…
Хорошо, когда так. Но задумываешься о тех душевных муках, которые перенесла молодая женщина при вынесении ей диагноза, при подготовке к операции и после нее, при мыслях о возможности-невозможности родить здорового ребенка. Увы, разные бывают доктора, разное встречается отношение к больным.
Новочеркасск – небо и земля по сравнению с тем городком. Руза пришла в коллектив ответственных профессионалов, стремящихся к освоению новых методик, живущих проблемами онкологической науки, доброжелательных и внимательных к больным.
Работают они в нелегких условиях. Больные лежат в многокоечных палатах, операции идут жестоким конвейером, на прием ежедневно приходят десятки пациентов как из Новочеркасска, так и из других городов, и в небольших помещениях старинного казачьего особняка на Московской яблоку негде упасть. Это трудно, но здесь не отказывают никому. Я видела прекрасные, сосредоточенно-приветливые лица врачей, в этой сутолоке никого не оставляющих без ответа. Сообщество специалистов диспансера пополнилось пришедшими вслед за Рузой перспективными людьми, в том числе школы Касаткина, потенциально такими же хирургами-экстремалами, как он сам и его ученица Дощанова.
Как-то один из них, Борис, подвез меня, возвращаясь с работы в Ростов, где он живет (идея Большого Ростова подкрепляется практикой), и я спросила у него, как он реабилитируется после такой работы. Он ничего особенного не сказал – общение с ребенком, ежедневное чтение… и только обмолвился, что подолгу не может заснуть.
В Новочеркасском онкодиспансере я увидела в недавний свой приезд кое-что новенькое. На стене здания, обращенной во двор, появилась застекленная галерея, светящаяся желтизной свежей древесины.
В диспансере был тихий час; Руза, увидев меня, с радостью именинницы повела посмотреть новое помещение. Послеполуденное солнце плавилось на шторах, преграждавших ему путь к уютным диванам, цветам, молельному уголку с иконами.
Руза светилась не слабее буйного солнца – теперь есть рекреационный простор, где больные могут расслабиться, пообщаться друг с другом не в палате, а в светской обстановке, развлечься телевизором, чтением.
…Потом наступит вечер, затем ночь. Кто-то из обитателей юдоли печали и надежды, чем является любая больница, а онкологическая в особенности, подойдет к перилам, глянет вверх, в темное небо, на мириады звезд. Из несметного их количества одна звездочка, ясная звезда Рузы, пошлет ему приветный лучик надежды и уверенности.
Наталья Старцева
«Женщины о женщинах», изд. «Старые русские», Ростов-на-Дону, 2011